— Преследовали? — резко повторил я.
— Они ее боятся, — он и в самом деле говорил через силу, не поднимая на меня глаз.
— С чего могущественному клану бояться Стиорры? — спросил я.
Сын вздохнул.
— Они считают её колдуньей.
Я засмеялся. Моя дочь — колдунья! Я гордился ею.
— Значит, Сигтрюгр со Стиоррой в осаде, — сказал я, — но Уи Нейллы не нападают, поскольку считают, что за Стиоррой стоят боги?
— Скорее дьявол, — ответил он.
— Считаешь, она верховодит дьяволом? — резко спросил я.
Сын покачал головой.
— Ирландцы крайне суеверны, — с жаром вымолвил он. — Одному лишь Господу известно, сколько суеверий в Британии! Слишком многие отказываются отречься от старой веры...
— Ну и славно, — ответил я.
— Но в Ирландии дела обстоит хуже! Даже ирландские священники посещают старые святыни. И да, они боятся Стиорры и её языческих богов.
— А как ты встрял в эту историю? Я думал, что ты в безопасности, в Уэссексе.
— Аббат из Ирландии отправил мне весточку. Ирландские монастыри отличаются от наших. Они больше, обладают большей властью. В каком-то смысле аббаты там — как малые короли. Аббат хотел, чтобы Уи Нейллы ушли с его земель, поскольку они забивали его скот и ели его зерно. И я отправился туда по его просьбе...
— А что, по их мнению, ты мог сделать? — нетерпеливо прервал его я.
— Они искали миротворца.
Я фыркнул.
— И ты что? Приполз к Рагналлу, просил его образумиться и оставить твою сестру в покое?
— Я отвез Рагналлу предложение, — ответил он.
— Предложение?
— Сигтрюгр предложил два шлема золота, если Рагналл велит Уи Нейллам снять осаду.
— А Рагналл отрезал тебе яйца.
— Он отклонил предложение. Посмеялся над ним. Он собирался отослать меня назад в Ирландию с ответом, но тут появилась Брида из Дунхолма.
— Сука, — мстительно выпалил я и выглянул во двор. Послушницы, должно быть, решили, что мое присутствие не подпадает под рамки запрета, поскольку некоторые проносили через двор тряпки и еду.
— Брида, — сказал я, — была моей первой любовью, но она меня ненавидит.
— Любовь оборачивается ненавистью, — заметил он.
— Неужели? — спросил я и посмотрел ему в глаза. — Она оскопила тебя, потому что ты мой сын.
— И потому что я христианин. Она ненавидит христиан.
— Значит, не так уж она плоха, — съязвил я, но тут же пожалел об этом. — Она ненавидит христиан, потому что они осквернили нашу землю! — пояснил я. — Эти земли принадлежали Тору и Одину. В каждом ручье, каждой реке, каждом поле жили свои духи и нимфы, теперь же там чужой бог.
— Бог един, — тихо произнес сын.
— Я убью её.
— Отец...
— Только не заводи эту христианскую чепуху про прощение, — отрезал я. — Я не подставлю вторую щеку! Сука тебя оскопила, я выхолощу её. Вырежу её чертово чрево и скормлю псам. Где Сигтрюгр?
— Сигтрюгр? — переспросил сын, пытаясь оправиться от моей вспышки гнева.
— Да, Сигтрюгр и Стиорра! Где они?
— По другую сторону Ирландского моря, — устало произнес он. — В большом заливе, что зовется Лох-Куан. На восточной стороне залива на холме стоит крепость, почти как остров.
— Лох-Куан, — повторил я незнакомое название.
— Любой кормчий, кто знает Ирландию, сможет отвезти тебя в Лох-Куан.
— Сколько человек у Сигтрюгра?
— Было сто сорок, когда я отплывал.
— А их жены?
— Жены с детьми тоже там.
Я заворчал и перевел взгляд на двор, где две епископских горбуньи расстелили на земле две льняные простыни на просушку. Стоило им уйти, как откуда-то забрела собачонка и пометила одну простыню.
— Над чем ты смеешься? — спросил сын.
— Просто так, — ответил я. — Значит, в крепости около пяти сотен человек?
— Пожалуй, что так, да, вот... — он замялся.
— Что?
— Вот только если им хватит еды.
— Так Уи Нейллы не нападают, а берут их измором?
Сын кивнул.
— Сигтрюгру на время хватит провизии, к тому же есть еще рыба, и источник на мысу. Я не воин...
— Какая жалость, — прервал его я.
— Но крепость Сигтрюгра легко оборонять. Дорога с суши узка и скалиста. Двадцать человек с легкостью могут её удержать. Орвар Фрейрсон напал с кораблей, но лишь потерял людей на берегу.
— Орвар Фрейрсон? — спросил я.
— Один из кормчих Рагналла. У него четыре корабля в заливе.
— А у Сигтрюгра ни одного?
— Ни одного.
— Значит, он обречен. У него провизия кончится.
— Да.
— А мою внучку убьют.
— Нет, если Господь решит иначе.
— Я бы не доверил твоему богу даже спасение червя, — я посмотрел ему в глаза. — Что теперь станет с тобой?
— Епископ Леофстан предложил мне стать его священником, если на то будет воля Божья.
— Иными словами, если ты выживешь?
— Да.
— Так значит, ты остаешься в Честере?
Сын кивнул.
— Думаю, что да, — он замялся. — А ты командуешь городским гарнизоном, и думаю, не захочешь, чтобы я остался тут.
— Чего я действительно хочу, — сказал я, — и всегда хотел, так это Беббанбурга.
Сын кивнул.
— Значит, ты здесь не останешься? — с надеждой спросил он. — Ты ведь не останешься в Честере?
— Конечно нет, болван, — ответил я, — я поплыву в Ирландию.
— Ты не поплывешь в Ирландию, — сказала Этельфлед. Или скорее приказала.
Полдень уже миновал. Солнце вновь исчезло, скрывшись за пеленой низких и зловещих облаков, предвещающих ливень еще до наступления ночи. В такой день следовало оставаться дома, но мы находились к западу от Эдс-Байрига и к югу от римской дороги, по которой я привел из Честера триста человек. Половину составили мою люди, остальную — воины Этельфлед. Неподалеку от подступов к Эдс-Байригу мы свернули к югу, надеясь отыскать фуражиров, но никого не нашли.